Сколько они мотались по коридорам, Токуса понятия не имел: показалось, что прошло часа два, а, на самом деле, не больше минут двадцати. Смотритель Апстейн, по всей видимости, лелеяла надежду отыскать Смотрителя Азиатского Подразделения Бака Чана, но что-то нещадно твердило Третьему, что он сейчас заперся с Комуи и Хевлаской в своем кабинете и обдумывает план побега от Секретаря Ватикана – главной их головной боли. Когда проходили мимо зала с Ковчегом, парень обратил внимание, что медсестры, оставленные там на дежурство, выглядят более оживленными и встревоженными, чем обычно. «Сомнений быть не может», Рувелье здесь, да еще и, скорее всего со внушительным эскортом из Воронов, «Поведут Ли и Чана на плаху? Нет, пока Рувелье не узнает в чем дело, Смотрители останутся живы. Там Хевласка – Секретарь, наверняка, поумилявшись на свою бабушку в новом облике, немного смягчится», Токуса усмехнулся и посмотрел в спину Апстейн.
Парень был готов в любой момент сорваться и поддержать Смотрителя, если она вдруг решит все-таки перестать изображать из себя машину и позволит себе расслабиться. «Спина…», раньше Токусе, неотъемлемо следующему за этим человеком, казалось, что за ней можно спрятаться всей группе, да еще и место останется. А теперь спина казалась настолько маленькой и беззащитной, что хотелось плотно прижаться к ней и принимать все удары на самого себя. «Они сильнее всех, но, по какой-то причине, Господь Бог дал им возможность плакать и право проливать слезы тогда, когда они этого хотят. Какими бы неприступными они не казались, они остаются такими же, как и цветы в саду твоей матери: их надо ласкать мягкими словами и любить всем сердцем. Только тогда они расцветут, и будут радоваться жизни, сынок…» Так  говорил когда-то его отец. Сам по себе остается странным тот факт, что он в принципе помнит то, что ему сказали в пятилетнем возрасте. Но, раз помнит, значит Бог хотел, чтобы он это усвоил. Для чего вот только? Он снова посмотрел в спину женщине… «Женщине. Да, женщине», та, что шла прямо перед ним и едва заметно прихрамывала. Она женщина – цветок, который давно не выставляли на Солнце, которому уже столько лет не говорили ничего приятного и нежного. Ведь, если подумать, он ни разу не слышал от остальных обращения к ней по имени. Этот Легори Пек – исключение: начальник Научного Отдела делает это только ради того, чтобы показать свою значимость остальным, а не рассказать о своей симпатии к женщине. Он сам… Ворон вспомнил, как в момент, когда Апстейн едва не погибла, выкрикнул ее имя. Нет, с одной стороны, крикни он что-то из стандартных обращений, женщина не успела бы среагировать, а в такие моменты дороги каждые полсекунды. А второй раз? Стало просто плохо, и экзорцист хотел, чтобы кто-нибудь как можно скорее помог ему. «Молодец, для каждого случая придумал по отговорке. Может еще придумаешь причину, почему у тебя так дрожат пальцы, когда смотришь ей в спину?», ехидничал внутренний голос, именуемый совестью. Странно, он думал, что убил в себе это чувство, которое абсолютно ни к чему воину. «Черт», Токуса тряхнул головой, прячась за длинными волосами, которые он так и не удосужился собрать в хвост.
В его жизни уже была одна девушка, он уже позволил себе один раз окунуться с головой в эти ощущения. Только вот потом пришлось с ней расстаться навсегда, и Ворон даже не удосужился за все это время узнать, жива Шама или нет. Он просто в тот день оставил ее в руках какого-то врача из Северно-Американского Управления и постарался уверить себя, что на ноги ее поставят. Если после такого кошмара девушка сама этого захочет. А она захочет – Третий просто не имел права в этом сомневаться. Почему он за все то время, что они провели в составе «на одного меньше» не пытался даже связаться с Апстейн, дабы узнать о здоровье Шамбалы? Парень и сам не понимал: просто руки начинали дрожать всякий раз, когда он хотел набрать номер, а голос дрожал всякий раз, когда он подносил трубку к уху. Потому, что не спас, потому, что не смог защитить, не успел закрыть собой, хотя знал, что именно за этого Ворона отвечает головой. Такова его натура: стало стыдно за свою слабость. Наверное, это и послужило причиной такого малодушия: отдать девушку на попечение другим людям и уйти, придумав себе причину такого поступка. Он бы просто не успел доставить ее в Ватикан, даже пытаться не стал.
Но, почему-то, первое, что он сделал по прибытии в Северно-Американское Управление, это пошел искать Шамбалу, но все ученые и врачи сказали, что ее здесь уже нету, и нету очень давно. Значит, выжила, значит - не сдалась. На вопрос «А где она?» глава Научного Отдела сказал, что начальство говорило об ее переводе на работу в Австралию, на место погибшего Смотрителя. Ну, ничего другого от Шамбалы он не ожидал, так что новость особо парня не удивила: эта девушка никогда от своего не отступится, никогда. Такова ее натура: вцепиться зубами в любую возможность жить или, хотя бы, существовать, делать свое дело и не отступать. «Жизнь наша помнится другими. По дарам, которые мы оставляем после смерти», так Офелия когда-то сказала Токусе. Именно эти слова перевернули все его мировоззрение, именно они заставили стать тем, кем он стал сейчас. Эту мантру Токуса повторял и перед операцией, и после нее.
Пока проходили реабилитацию, он видел, как Офелия проходила мимо палаты, видел такую же, как у Рени Звезду Смотрителя, приколотую к голубой курточке. Видел, и не подошел, не сказал ни слова. Стало стыдно.
Парень вздохнул и осмотрелся вокруг. Если Токусе не изменяла его логика, то вскоре здесь соберутся все или хотя бы основные Смотрители: из Главного, Азиатского, Американского, Евроазиатского и Австралийского Подразделений Черного Ордена. И все будут получать по шеям за такой прокол. Хоть, Ворон и понимал, что ситуация была безвыходная, он ничего не мог с этим поделать: с простым солдатом вряд ли будут считаться. Вернее, с ним будут считаться, но только тогда, когда его точка зрения будет совпадать с начальской. А пока будет действовать нерушимый принцип Ватикана и Черного Ордена - один за всех и все за одного. Выволочку получат все, ну разве что крове Рени – похоже, единственной Смотрительнице, к которой прислушивается Секретарь. Самого Ворона туда, разумеется, не пустят, но не страшно: может Рени и расскажет что, хотя Токуса не особо на это надеялся.
В какой-то момент ноги Апстейн немного подогнулись, и Третий в один стремительный шаг оказался рядом с ней, беря под руку. Женщина сопротивляться не стала и позволила довести себя до гостиной, где блаженно развалилась на диване, а Токуса позволил себе сесть рядом с ней.
- Токуса, я знаю, в чём вороны видят своё предназначение, но, если на минуту забыть, что ты – один из них… Что есть предназначение для тебя?
Предназначение… За ответ на точно такой же вопрос много лет назад Токуса получил только немного напряженный и странный взгляд от Мадарао.
- Каждый из нас хочет оставить след в этом мире и в этой жизни, госпожа Апстейн. И я не исключение, - он поставил одну ногу на диван и обнял руками колено, - Я еще не понял в чем мое предназначение, но почему-то иногда кажется, что я должен кого-то защищать. Только нет пока такого человека или есть, но я его не рассмотрел, - Ворон посмотрел на обивку дивана между ними и как-то медленно погрустнел. «Только вот оставить свой след должны все…»

Сказать по правде, Ворон вполне обоснованно решил, что Рени среагирует точно так же, как и его капитан. Конечно, с чего бы вдруг Ворону, религиозному фанатику хотеть защищать кого-то просто ради того, чтобы он жил, а не ради Господа Бога и его священных, принимаемых за догматы, целей.
-  По крайней мере, ты понял, что оно у тебя есть – своё собственное предназначение. А это дорогого стоит. Если не успеешь сделать выбор сам, за тебя его сделают другие.
Да, Смотритель сказала эти слова, но почему он тогда так горько улыбается, «Задалась вопросом, с какой стати я стал таким монстром? Да все просто, Апстейн, я позарился на силу, которой мне так не доставало, чтобы защищать…»
Захотелось рассмеяться во весь голос и зарыдать одновременно: в горле встал ком, грозящий разорвать шею, если он не выплеснет наружу то, что накопилось в душе. Но женщина успела сделать это раньше Третьего.
- А я с детства хотела стать врачом и спасать чужие жизни. Может быть, тебе это покажется глупостью, но лет в десять я представляла себе, как приезжаю с гуманитарной миссией в составе какой-нибудь экспедиции в Африку или Латинскую Америку… Мы привозили им жизненно необходимые лекарства, провиант, спасали всех до одного.

Сад. Огромный сад, в котором так легко заблудиться, если ты, конечно, не вырос в этом доме и не гулял тут каждый вечер. Здесь растут, кажется, все виды деревьев, которые только смогли прижиться во всегда теплой и влажной атмосфере. Огромная оранжерея в самом его центре заполнена таким количеством цветов, что глаза с непривычки начинают болеть. Это обитель его матери. А для пятилетнего ребенка, который проводит в саду больше времени, чем в доме, это место настоящий маленький мирок, тайны которого знает только он. Ну, еще мама, которая какими-то неведомыми силами всегда может найти свое чадо, как бы хорошо он не спрятался.
Вот и сейчас маленький мальчик со странного цвета волосами, одетый в одни лишь брючки на подтяжках, да в накрахмаленную рубашку, со всех ног бежал куда-то вглубь своего огромного убежища. У него на глазах блестели слезы, он спотыкался, падал, но вставал и, даже не отряхиваясь, бежал все дальше и дальше в сад. Где-то там его убежище, о котором никто не знает.
Токуса никогда не задавался вопросом, почему у него одного из всей семьи такое странное имя, почему старшая сестра всегда так грустно смотрит на него и старается баловать братика, почему мама так часто ругается с отцом. Ему только пять лет. Он и знать не знает, что происходит в таком огромном мире.
И вот отец позвал мальчика к себе в кабинет. Так официально он поступал, только если Токуса провинится или, если отец захочет представить сына очередному своему другу. Но он, вроде как, ничего плохого не делал, родителей не расстраивал (тот факт, что мальчишка так и не появился на уроке верховой езды, дальше сестры не пошел). О приезде гостей им всегда говорили еще накануне вечером. Зачем?
- Через пять дней ты, вместе с Матео, отправляешься в Ватикан, где поступаешь в Академию при Папе Римском, - отчеканил отец. Мальчик не понимал, что такое «Ватикан», «академия» или «Папа Римский», но он четко уловил, что придется уехать из дому, а слова «поступаешь в…» помогли понять, что едет он не на летние каникулы, а как минимум, лет на сто.
Выслушав отца, мальчик убежал из дому и спрятался в саду, громко всхлипывая и вытирая с лица сопли. Конспирация, конечно, ни к черту, но так далеко в сад забегал только он и парочка слуг, чтобы помиловаться.
- Токуса! Токуса! – только один человек знал, где искать мальчика. Кусты, в которых он сделал себе шалаш зашуршали и на маленьком пространстве оказалась его мама. Она вся испачкалась и растрепалась, даже платье чуть-чуть порвалось, но не это главное. Она прижала ребенка к себе и начала шептать:
- Не плачь. Никогда и на за что не плачь. Только не плачь, только не плачь.

- И… я правильно поняла, что ты сказал, что хочешь защищать одного-единственного человека? Почему нельзя защищать… нет, не всех – это технически невозможно – но многих? В чём разница?
Иногда, осознавая всю безвыходность ситуации, приходится сбросить всю ту мишуру, которой мы обматываемся ежедневно, все больше грозясь задохнуться в ней. Точно так же происходит и сейчас. То ли Ворону показалось, то ли треснула маска на его лице и явила миру того пятилетнего мальчишку, который не хотел уезжать в странный город «Ватикан» на целых сто лет. По маске поползла трещинка и она, распавшись на две половинки, упала на пол и разбилась на еще большее количество осколков.
Токуса поднялся с дивана и встал перед женщиной на колени.
- Нет войны без кровопролития. Нельзя выиграть, просто сыграв с противником в партию шашек. Так не бывает. Всегда будет тот, кто убивает, тот, кого убивают, тот, кто отдает приказы и тот, кто говорит, что он поступил бы иначе и в обход стольких жертв. Поставив себе однажды цель вставать на ноги всякий раз, когда падаешь, ты не имеешь права отступать, ты можешь не оглядываться на таких, как Смотритель Комуи. Наплюй на всех остальных и просто делай свое дело, - он взял ее руки в свои: не такие нежные, как у матери, но и мама не повидала столько, сколько женщина перед ним, - Мне однажды сказали, что воину прощается грех убийства. Рени, я возьму твои грехи на себя, мне все равно отправляться в Ад, так хоть тебя туда не утянет, - ком в глотке подкатил к горлу. Токуса спрятал свое лицо в ладонях Апстейн и помолчал пару секунд, давая Смотрительнице возможность заткнуть его. «Только не плачь…», подумал Третий. Только вот кому он это сказал? Только не плачь. Только не плачь.

Здесь было не так величественно, как в Академии, в которой они провели ближайшие лет пятнадцать: не было нескольких сортов мрамора, величественной белизны и света, играющего с частичками пыли, угодившими в сияющие потоки. Нет, в этом месте нет ничего подобного. Посреди огромной пустыни, в каньоне стоит совершенно не вписывающееся в обстановку здание в виде огромной черной пирамиды, которая под лучами палящего Солнца казалась стеклянной. Пирамиду окружали четыре огромные резные колонны, выполненные в местных аборигенских мотивах, но это не просто украшения – это то ли маяки, то ли радары, то ли какие-то приспособления, с помощью которых в опасные моменты создают барьер. Им не сообщили для чего эти столбы, да Токуса и не считал подобную информацию важной. Он просто шел рядом с Мадарао и слушал какие-то бормотания их провожатого в длинном белом плаще и со странной прической. До Гранд Каньона добирались недели три и все успели вымотаться с дороги: времени на передышки, само собой, им никто не давал – спали только во время переездов. Да одному из самых сильнейших отрядов в элитной боевой группе Воронов было не привыкать к такому режиму.
Когда подошли вплотную к зданию, Токусе подумалось, что, даже при всем желании, она внутрь не попадут – вся пирамида являла собой одну сплошную стену, словно запечатанную на века. Но провожатый набрал какую-то комбинацию прямо на пирамиде и перед ними открылся широкий проход.
- Хитро, - усмехнулась Кире и вся компания вошла внутрь.
С первых же шагов стало ясно, что вся фантазия архитекторов ушла только на внешний облик Управления: коридоры являли собой квадратные, обшитые листами нержавеющей пуленепробиваемой стали, трубы с рядом ярких ламп точно по центру потолка. Проплывавшие время от времени между ними двери казались чем-то совсем уж необычным в этом тесном мирке коридора. Они свернули раз, другой, третий – налево, налево, направо, вверх по лестнице, прямо, снова налево – и вошли в огромное помещение, словно вырезанное из цельного камня. На потолке – огромная печать удержания (они использовали такую для Связующего Крыла), в полу – огромный резервуар под толстым слоем стекла. Под стеклом покоится тот, о ком им рассказывали еще на инструктаже в Ватикане – Чрево, Алма Карма, один из двух выживших подопытных в проекте «Второй экзорцист».
Токуса так бы и вглядывался в лицо, изрезанное шрамами, если бы не приглушенный стук каблуков за спиной.
- Добрый день господа, - вслед за ними в комнату вошла высокая женщина с короткими, зачесанными назад волосами. Токуса ее знал: Рени Апстейн – дочь своего отца, одна из командования Воронов, Смотритель Северо-Американского Управления. «Шикарная женщина», ухмыльнулся будущий Третий, поднеся в привычном жесте руку к подбородку и откровенно нагло рассматривая ее.

«А ведь все случилось не здесь и не за сегодня», подумал Третий, обнимая Рени, которая сползла с дивана и встала перед ним на колени, «Это лишь итог», он совсем по-детски ткнулся носом ей в плечо. Подколы во время первых медосмотров, гневные взгляды, смешки и странное выражение лица Мадарао. Затем, страшная боль, которую сняли прикосновение и пара слов, реабилитация, тренировки, снова медосмотры, задание и поездка в Черный Орден. Рени чуть не погибла, он едва не сорвался в медпункте, потом это небольшое откровение здесь на диванчике. И ему сорвало крышу. Пока это очень трудно назвать любовью, но что-то очень и очень близкое – слишком мало времени прошло, чтобы убедиться наверняка. Они оба еще не осознали до конца, что тут творится и какого черта они сидят на полу, не боясь, что их могут обнаружить и тогда плакала вся субординация и репутация Рени.
- Токуса, если тебе просто нужен кто-то, кого бы ты мог защищать…
Она второй раз не договорила то, что хотела сказать, да Ворону и не требовалось продолжения, «Не дождешься… Поздно», прохладные пальцы зарылись в его волосы, и женщина поцеловала парня, «Да ты и сама это понимаешь»
Одна рука обхватила ее за талию, а вторая придержала ноги, и Токуса снова усадил Рени на диван. Нависнув сверху и упершись рукой в спинку разнесчастного дивана, взял ее подбородок в пальцы и снова поцеловал.
Это не будет такой любовью, о которой они читали когда-то давным-давно: Рени не кинется пить яд, а Токуса не будет убивать ее братьев и сестер или ночевать под ее окнами. Все будет гораздо проще: они попробуют выжить в этой войне вместе или вместе исчезнут из этого мира.

Отредактировано Tokusa (05-06-2010 14:22:44)

В детстве, еще дома ему прочитали какую-то очередную глупую сказку про какого-то короля, его придворную гвардию, странноватого колдуна и еще целое королевство, наполненное…да кем только не наполненное.
Много лет назад прочитали скучную книжку, да он и думать забыл про нее до определенного момента: пока как следует не познакомился с миром Чистой Силы и экзорцистов. Это случилось где-то дня за три до поездки в Черный Орден. Токуса снова смотался от не таких зорких, как их заверяли, глаз врачей и вышел на улицу, чтобы подышать жарким воздухом каньона и проветриться. Как странно. Сказка вспомнилась до мельчайших деталей: в ней рассказывалось про старого короля, который хотел воплотить в жизнь одну мечту, про начальника стражи, который был до мозга кости верен своему королю, про прекрасную королеву, которую обожала вся гвардия. Там был немного двинутый колдун, своими изобретениями сводящий с ума начальника охраны, звездочет, знавший все тайны королевства, но пока лишь наблюдавший, куда приведет нынешнее положение дел. А еще там была крестная фея – никто не знал, на чьей она стороне, но все были твердо уверены, что фея злая, и только небольшой отряд придворной стражи знал, что именно она всегда помогает им в тяжелые времена.
В тот день лица из сказки приобрели совершенно новый облик: Папа Римский, Хевласка, Комуи Ли, Малкольм Рувелье, Мадарао, Тэвак, Киредори, Гоши. И Рени Апстейн – та самая крестная фея, которая иногда фантомом мелькала за их спинами. Которая, несмотря на то, кем ее считали, не обращая внимания на мнение остальных, оставалась верна своим подопечным и не сворачивала с выбранного пути.

И вот сейчас, в эту секунду, в это мгновение фея превратилась в человека – нежного, беззащитного, нуждающегося в сильном плече. Она выбрала его, она пустила его в свою душу, она обняла Третьего так, словно он был выступом на скале, за которую нужно держаться, чтобы не упасть в пропасть: либо камень треснет и они оба разобьются о дно ямы, либо падающий сможет взобраться на этот выступ, а потом и на безопасную вершину горы. Токуса не сломается – он так решил. Он не привык сдаваться и за Рени отдаст жизнь, если это будет надо.
«Что. Я. Творю?», в последний раз мелькнуло в голове перед тем, как мозг отключился и решил, что за все дальнейшее ответственности он не несет.
- Рени, - шепнул он ей и прижал к себе, уже более властно целуя. Увидь их все тот же пресловутый Мадарао, шуму бы не было, но по голове Токуса бы потом получил. А, плевать! Ворон притянул женщину к себе на колени и стал пробовать на вкус кожу ее шеи. На этом моменте крыша тоже решила, что это не ее юрисдикция, и поспешно ретировалась из гостиной. Кто там еще остался? Инстинкт самосохранения? Он уже на грани. Чувства? Они – гнусные подстрекатели, так что в расчет их можно не брать. Сердце? Оно тут самый главный пострадавший.

- «В двух семьях, равных знатностью и славой,
В Вероне пышной разгорелся вновь
Вражды минувших дней раздор кровавый,
Заставил литься мирных граждан кровь…», - Тэвак почему-то замолчала и закрыла книгу. Мадарао, до этого задумчиво что-то писавший, замер с ручкой в руках и посмотрел на сестру. Токуса, сидевший на подоконнике за спиной своего капитана, даже не соизволил повернуть головы и оторваться от строевой подготовки какой-то группы. Их занятия на сегодня уже давно кончились, и впереди была только вечерняя тренировка. Гоши заставили помогать во время службы в соборе святого Петра, а Киредори и Офелия снова затевают какой-то дурдом. Токуса, Мадарао и Тэвак в который раз собрались в комнате Тэвак и занимались каждый своим привычным делом: Мадарао писал эссе по истории религии, Токуса рассматривал людей за окном, а Тэвак читала очередную книжку,  тайком принесенную из библиотеки. Уильям Шекспир «Ромео и Джульетта».
- Братик, а из-за чего Джульетта и Ромео умерли? – очаровательная тринадцатилетняя девочка посмотрела на брата поверх старой темно-синей книги с золотой вязью букв. Мадарао вздохнул и отложил ручку в сторону:
- Просто они любили друг друга, но не могли быть вместе. Это сложно объяснить, - странно слышать подобные слова от девятнадцатилетнего парня, который ничего не видел кроме стен Ватикана. Токуса посмотрел в спину друга и усмехнулся: а видеть, как он предпринимает попытки рассказывать о любви и смерти маленькой девочки, было еще более странным.
- Они оба сочли, что в том мире будет гораздо лучше, - тихонько проговорил Токуса, обняв одно колено.

Рени сначала замерла на несколько секунд, а потом чуть посмелела и прижалась к нему как можно теснее, словно о чем-то прося. Ворон провел пальцами по ее рукам, скользнул по талии и вернулся ладонями к ключице и шее Апстейн. «Рени, Рени, Рени… Никому не отдам, никому не позволю…», в груди разгорался огонь, «Никому и никогда… Не предам, не отдам…» Сознание улетело очень и очень далеко, поэтому он совершенно не контролировал своих действий. Пальцы сами начали расстегивать пуговицы на ее плаще. Еще пара секунд и он не сможет остановиться, но Рени спасла его:
- Прости, если мы не остановимся сейчас, то…
-… то никто из нас за свои действия не отвечает, - усмехнулся Третий, переводя дух и доставая из кармана веревочку, чтобы перевязать волосы. Женщина отодвинулась и начала приводить себя в должный вид. В целом Токусе было плевать на то, что сделают с ним в случае, если их застукают, но вот компрометировать Рени он не желал ни при каких условиях.
- Когда всё немного утрясётся, я возьму выходной, и мы всё наверстаем.
Женщина снова придвинулась к нему, но экзорцист знал, что во второй он остановиться не сможет.
- Все утрясется только тогда, когда умрет Граф, - «Горечь?! В твоем-то голосе!?», Токуса стиснул зубы и встал с дивана, отходя к дальней стене и прислоняясь к ней спиной. «Или, когда мы все станем Вторым Чревом», Ворон нахмурился и отвел взгляд в сторону, «Успокойся и не разводи паники…»
- Скажите, госпожа Апстейн, - парень постарался придать голосу прежние сволочизм и ехидство, - Что вы намереваетесь теперь делать с этим чипом?
Увести разговор в сторону и не думать про конец.

- Нормально! Пару минут назад мы чуть не занялись любовью, а теперь он мне выкает! Токуса, будь проще, и к тебе потянутся люди.
Токуса не выдержал и прыснул, «И в самом деле. Чего это я?»
- Прости, старая привычка: люди всегда так мило краснеют, когда я искренне подношу руку к сердцу и уверяю их, что являюсь их самым преданным слугой до скончания веков, - в качестве дополнения к своим словам Токуса изящно поклонился женщине.
Даже здесь он чувствовал ее запах - сладкий. Или он так сильно отпечатался в его мозгу? Ворон облизнулся: а вкус чуть солоноватый и немного отдает горечью ее духов. «Духи», пусть даже находясь в образе сурового Смотрителя, пусть даже стараясь стереть различия по половому признаку, Рени всегда следит за собой – Третий в этом просто уверен.
Почему-то вспомнился привкус той красной помады, которую так любила Шамбала. Сравнивать, само собой, семнадцатилетнюю девчонку с почти тридцатилетней женщиной он и не думал даже. Тем более, что сравнивать пока что было не с чем, «Пока что…»
Да и вообще, парень старался как можно меньше вспоминать ту ночь, да и девушку с которой ее провел. «С каких это пор я стал так много думать о женщинах?», вопрос скорее был риторическим, чем требовал размышлений и ответа. А ответ так и вертелся на языке, силясь с него спрыгнуть, но Токуса такого произвола не допустит.
Ворон сделал пару шагов к Апстейн и наклонился к ее лицу:
- А будь я проще, ты бы обратила на меня внимание? – почти шепнул экзорцист третьего поколения и тут же поспешил отпрянуть, дабы не наделать нежелательных сейчас лишних телодвижений.
На самом деле… Будь он гораздо проще… Будь у него другие цели и стремления, у них обоих, чтобы тогда сейчас было?
Ворон сел в ближайшее кресло и уперся пальцами в висок.
Если на пару секунд представить, что они не замешаны ни в какой войне, что слыхом ни слыхивали про Графа Миллениума и Акум с Ноями, про Божественный Куб и Черный Орден с экзорцистами. Если подумать, что для них Ватикан ассоциируется с Папой Римским и Швейцарскими гвардейцами, а не с Воронами, Центральным Управлением и Малколмом Си Рувелье. Как бы тогда сложилась жизнь таких, как они? Парню почему-то подумалось, что они бы даже не встретились. Он бы служил в армии или терпел бы светские балы и приторных дам в корсетах. Женился бы на какой-нибудь графине или баронессе в угоду родителям, сделал бы ей наследника, после чего стал бы изменять с миловидной служанкой и проигрывать свое состояние с друзьями за покером. Рени лечила бы людей или занималась научными изысканиями вперемешку с борьбой за права женщин. У нее была бы аптека, захламленный кабинет и место на университетской кафедре биологии. Женщина бы закрутила головокружительный роман с заведующим кафедрой или своим студентом, вышла замуж и родила очаровательную девчушку с дивным именем Мелинда. Бы, бы, бы… История не терпит сослагательных наклонений. Если так случилось, если началась война, в которую они угодили, значит на то был перст судьбы. Ему было свыше начертано попасть в Академию при Ватикане и стать воином, чтобы потом быть избранным в качестве подопытного во втором грандиозном проекте Черного Ордена. Он должен был попасть к Рени и стать полукровкой. И в этом мире нет места балам, барышням, аптекам, профессорам и имени Мелинда. Они до этого могут не дожить. Он-то точно.
- Рени, - кажется он задремал, пока размышлял: сказалась проклятая усталость, - чем бы ты занялась, если бы не была членом Черного Ордена? – голос тихий – точно уснул. Или боится ответа на вопрос?

Она бывала во всех Управлениях Черного Ордена, кроме, как назло Азиатского, поэтому побродить здесь пришлось основательно. Мрачные серые коридоры из ледяного камня, в которых то и дело проступают черные ответвления небольших простенков и переходов в другие параллельные проходы. Окна. Управление построено в горе – это видно даже невооруженным взглядом. Откуда тут могут быть окна? Есть намек на вентиляцию и слава Марии.
Центральный зал, в который вели все коридоры, был немногим лучше: света тут было намного больше, чем в остальных помещениях, но общая атмосфера ассоциировалась скорее с больницей, чем с оплотом величайшей организации всего человечества. Сейчас в зале было так людно, что Офелии показалось, будто она в подземном городе в самый час пик: уставшие Искатели, ошалелые врачи, пришибленные экзорцисты и невыспавшиеся ученые из Научного Подразделения. У нее в Управлении так людно не было, да и само здание гигантским было не назвать: жилое крыло, административно-хозяйственное крыло и ангары для испытаний.
- Эй, ты! – Ворон окликнула ближайшего к ней Искателя, - Поди сюда.
- Да, Смотритель, - ее забавляло такое обращение незнакомцев: он видит ее в первый раз в жизни, не знает имени Льюис, но усекает тот факт, что раз на ней куртка Смотрителя, значит надо уважать.
- Мне нужна Смотритель Апстейн. Знаешь такую? Такая высокая гром-баба с короткими зализанными волосами, - Смотрительница свободной рукой показала примерный рост Рени, а потом ей же изобразила для пущей наглядности прическу своей наставницы.
- Кажется, я ее видел в коридоре, ведущем в гостиную. Это туда, - парень указал ей нужное направление и вернулся к своим делам, не попросив тем самым благодарности за указания. «Ну и ладно», Офи направилась в указанную сторону, с каждым шагом ускоряясь: она беспокоилась о Рени, переживала о том, как женщина выбралась из Главного Подразделения. «Да куда она денется?», Шама звонко хмыкнула и свернула из коридора в гостиную. Свернула и замерла на месте, опустив руки вниз и едва не выронив сверток с бутербродами и термос.

Офелия Льюис была одной из немногих девчонок, которых пустили в такую известную на всю Академию компанию. Хотя и пустили ее только с «рекомендации» Киредори, по большой дружбе, по блату. Первыми, с кем Шамбала познакомилась в тот день, были капитан и его лучший друг – хамоватый аристократ-самоучка с совершенно идиотской прической.
- Привет. Меня Шамбала зовут. Вам можно Шама, - двенадцатилетняя куколка с кудряшками гаденько улыбнулась. Парень с дебильным хвостиком, завязанным над ухом, подошел к ней и шепнул на ухо:
- А тебе можно просто находиться рядом, Шама, - обидно донельзя. Этим Токуса ее и зацепил еще тогда.

«А прическа все такая же идиотская. Ты, видимо не стрижешься в принципе…», Офи взяла себя в руки и посмотрела в каре-алые удивленные…нет…шокированные глаза бывшего боевого товарища.
- Токуса? – «Удивлен, что видишь меня конкретно тут? Удивлен, что видишь меня на обеих ногах? Или удивлен, что я вообще жива?», съязвила про себя девушка и, не дождавшись хоть каких-нибудь признаков жизни Ворона, уселась рядом с Рени.
- Как ты тут? – почти дочерняя улыбка женщине, которая дала ей вторую жизнь, помогла во второй раз забраться на шахматную доску, - Я тебе поесть принесла, а то ведь этот пень хвостатый, - Офи протянула Рени сверток с бутербродами, - Хоть ты утоли мое любопытство… Почему взорвали Орден и когда Комуи поведут под конвоем?

- Тише девочка, тише, - мягкая, как у мамы, рука гладит ее дрожащие пальцы, - Успокойся девочка.
- Пошла прочь!!! Отвали!!! Ты мне здесь не нужна!!! – голос уже давным-давно сорван, но Офелия…нет…Шамбала продолжает кричать сквозь слезы, - Убирайся!!!
- Тише, тише… Все будет хорошо. Я помогу.

Отредактировано Офелия Льюис (08-06-2010 22:36:04)

Рэни не поняла, что же на этот раз сказала не так. Почему её картина своего возможного мирного будущего произвела на Токусу настолько странное впечатление?
- Если ты назовешь своего ребенка Мелиндой, я воскресну из мертвых и лично надеру тебе уши, - Ворон то ли попробовал пошутить, то ли, наоборот, сказать свое веское «Каррр!»
Рэни не то удивлённо, не то испуганно посмотрела на Токусу. «Что же получается? Он уже похоронил себя?»
- Хотя твой ответ только подтвердил мое предположение о том, что, не будь войны, мы бы даже не встретились: в науку меня бы не пустила семейная генетическая память и коллективное бессознательное в лице отца и деда. И был бы я через тридцать лет блистательным генералом, если не главнокомандующим, - то ли Токуса сам понял, что сморозил, то ли его бунтарскую натуру не прельщала возможность дослужиться до генеральских погон – слишком невесело прозвучали эти слова.
Всё это сложилось в голове Рэни в совершенно безрадостную картину. «Он считает, что у нас нет перспектив, что за нас давно расписали нашу судьбу от рождения и до смерти».
Смотритель выдержала небольшую паузу, собираясь с мыслями. Ей очень хотелось возразить Токусе, хотя она понимала, что в целом он прав. И раньше Рэни бы сама подписалась бы под каждым его словом. Но не сейчас – это было бы то же самое, если бы они сдались, не попытавшись изменить хоть что-то. А Рэни так не могла. И слова нашлись.
- Кто знает, как сложились бы наши жизни, если бы все было по-другому, – женщина тяжело вздохнула и прикрыла глаза. - Разве в мире мало войн? Я могла бы вынести тебя, тяжело раненного, с поля боя или встретить в госпитале. А если бы ты был генералом ресторанных боев, мы могли бы познакомиться на курорте, столкнуться на перроне вокзала, да просто на улице, в конце концов. Токуса, люди говорят «судьба», а подразумевают лишь то, что события развиваются по самому неожиданному для них и маловероятному сценарию…
А из этого следует лишь то, что при определенном приложении сил можно увеличить любую вероятность. По крайней мере, стоит попытаться, а не надеяться на судьбу, бога или чудо. Иначе кто ещё сотворит чудо для тебя? 
Рэни поёжилась: не так-то часто ей приходилось чувствовать себя женщиной до мозга костей. «Ты веришь в каких-то своих богов и иллюзорные идеалы, живешь в черно-белом мире, и каждый день принимаешь бой с акума… Неужели ты не можешь понять, что главная битва здесь, внутри, в твоем сердце? И для того, чтобы её выиграть, нужно поверить в себя, а без этого любое твое действие не имеет смысла… Что ж, раз так, значит, я буду верить в нас за двоих».
Так больно и тревожно на душе, но ей уже не привыкать. Токуса хотел, было, что-то сказать, но в коридоре раздались чьи-то шаги. Рэни приготовила дежурную улыбку и приветствие, но кажется, нежданному гостю, а точнее, гостье, было немного не до неё.
- Токуса?
Рэни подняла глаза на вошедшую и удивлённо вскинула бровь. Она ожидала увидеть Офи в Азиатке, но почему та так внаглую проигнорировала её, эпштейново, присутствие?
- Шама? – после небольшой, но очень красноречивой паузы Ворон обратился к бывшей соратнице по кодовому имени.
«Встреча старых друзей и боевых товарищей? Что ж, деликатно притворюсь диванной подушкой», - едва заметно усмехнулась Рэни, скрестила руки на груди и опустила голову. Если бы ей самой не было нужно перекинуться парой слов с Льюис, она бы даже рискнула  прогуляться до столовой и позволила бы Офи и Токусе поболтать о своем, вороньем. Но Офелия, наконец, заметила её и тут же без всяких приветствий пристроилась рядом, протянув коллеге термос и бутерброды:
- Как ты тут? Я тебе поесть принесла, а то ведь этот пень хвостатый…
Рэни покосилась охреневающего Токусу и едва не рассмеялась. Она-то знала, кто на самом деле виноват в том, что до столовой они так и не дошли.
- Жива, как видишь. Не без усилий нашего хвостатого пня, - Эпштейн открыла термос и развернула свёрток с бутербродами – почему-то она только сейчас заметила, как сильно хочется есть. – Вижу, ты меня уже давно ищешь – чай немного остыл.
- Хоть ты утоли мое любопытство, - Офи задала вопрос по существу, - почему взорвали Орден и когда Комуи поведут под конвоем?
Рэни налила чай в крышку термоса и сделала несколько неторопливых глотков.
- Берите бутерброды, только мне оставить не забудьте.
Похоже, что Офи только-только прибыла в Азиатку, значит, всё самое гадкое ещё впереди.
«О Господи! День выдастся длинный…»
- В главке не были готовы к нападению, экзорцисты оказались не в состоянии дать отпор врагу, поэтому Комуи отдал приказ к эвакуации, чтобы спасти людей. А подразделение было уничтожено для того, чтобы избежать утечки информации и погрести под руинами оставшихся там Ноев и акум, - Рэни не посчитала нужным вдаваться в подробности. – А Комуи оставил нас с Токусой в лазарете, а сам забрал Хранительницу Куба  (Чистая Сила превратила её в человека, чтобы спасти) и пошёл промывать мозги Баку, так что о его проблемах я знаю немногим больше тебя. Кстати, ты ничего не слышала о Баке?
Офи не успела ответить на этот вопрос, потому что Токуса учудил такое, от чего в гостиной повисла гробовая тишина. Ворон опустился у ног Люьис и коснулся её ноги – точнее, протеза. Рэни была бы и рада нарушить эту тяжёлую тишину, но она не знала, что сказать.

- У меня сейчас нет свободных людей, Мадарао, - холодно отрезала Рэни, нервно теребя в руках подвеску-крест. – И лазарет забит под завязку!
«Додумались принести мне её сюда умирать! Будто бы у меня здесь без вас смертей мало! А даже если и выживет – и так видно, что назад, в отряд, ей дорога заказана. Да кому она нужна будет? Мне, что ли?»
Мадарао не проронил ни слова, только взгляд его стал холодным и тяжёлым. «А к кому мы ещё могли с этим прийти?» - будто бы прочитала в этом взгляде смотрительница.
- Ну, хорошо! – процедила сквозь зубы Рэни и распорядилась по внутренней связи готовить операционную и команду лучших медиков подразделения.
- Спасибо, Рэни, - взгляд третьего немного потеплел.
- Не благодари меня. Она потеряла много крови, и шансов у неё практически нет. Я сделаю всё, что смогу, но ничего не обещаю.
Два медработника уже осторожно укладывали на носилки маленькую черноволосую девушку, перепачканную собственной кровью и копотью, как к Рэни подошёл второй Ворон и попросил позаботиться о своём товарище. Смотритель, конечно же, уверила его, что сделает всё, что в её силах.
Потом были пять сложнейших операций и ампутация ноги, две недели реанимации, и в итоге Рэни услышала в свой адрес:
- Уходи!
«И не подумаю. Не для того мы тебя с того света вытащили, чтобы ты нам тут истерики устраивала и отказывалась от еды».
Желание съездить соплячке по лицу пропало само собой. Смотритель, слишком отчётливо помнившая свои чувства в тот момент, когда поняла, что чудом осталась жива, хотя должна была погибнуть со всеми, понимала чувства девушки.
- Тише девочка, тише. Успокойся девочка, - Рэни присела на край койки и взяла Офелию за руку.
Всего на три-четыре года младше, но всё равно девочка, раз не понимает, что жизнь – это шанс. И за подаренный шанс надо благодарить. Реветь в голос и благодарить тех, кто его тебе дал. А девочка не понимает этого и ненавидит их.
- Пошла прочь!!! Отвали!!! Ты мне здесь не нужна!!! Убирайся!!! Убирайся!!!
- Тише, тише… Все будет хорошо. Я помогу. Если ты мне позволишь, конечно. Как ты думаешь, если ты осталась в живых, это кому-то надо? – спросила Рэни и не дала Офелии ответить. – Я думаю, что надо. Тебе – надо. И тем, кто тебя сюда принёс. И тем, кому ты дорога. Но в первую очередь это надо тебе. Ты же боец, ты не можешь сдаться, когда пройдено уже полпути…
А потом была напряжённая работа в команде научных работников главки, Ривера и Пека. Так Офелия получила возможность снова ходить. А Рэни оставила её у себя в научном отделе – не из жалости, потому что людей не хватало... А потом была рекомендация в Центр, а потом Офелия Льюис заняла место покойного Эндрю. Рэни и Рувелье тоже поимели с этого свою выгоду, так что ни о какой бескорыстной помощи не стоило и говорить. Но для Офи это был шанс начать новую жизнь. Впрочем, если бы она этого не захотела сама, смотритель Североамериканского подразделения бы его ей не подарила…

Рэни не понимала, что сейчас происходит на её глазах, и что весь этот вороний коматоз значит. Но её не покидало чувство, что она тут – третья лишняя, и чувство того, что она не знает чего-то важного.
«Он винит себя за то, что не смог защитить её тогда?»
В сознании всплыли слова, которые Токуса сказал о своем предназначении. Женщина сжала в ладонях крышку термоса с чаем, но даже не почувствовала обжигающего тепла. Ей стало не по себе.
Молчание было невыносимым, и слова вновь нашлись сами собой: 
- Да, Токуса, это протез. Его изготовили в научном отделе главки по нашим чертежам. Он не причиняет Офи неудобств, и более того, он практически ни в чём не уступает настоящей, родной конечности, потому что к нему идут её собственные нервы. О таком чуде нейрохирургии ещё долго будут мечтать фантасты…
Пусть так. Да хоть как, только не молчать.

- Да, Токуса, это протез. Его изготовили в научном отделе главки по нашим чертежам. Он не причиняет Офи неудобств, и более того, он практически ни в чём не уступает настоящей, родной конечности, потому что к нему идут её собственные нервы. О таком чуде нейрохирургии ещё долго будут мечтать фантасты…
Половина слов Рени потонула в звуке удара, и парню на секунду показалось, что метила она совершенно не по его руке. Токуса на пару секунд оглох, но голос Шамбалы за уши вытащил его из спасительной, казалось бы, тишины:
- Не смей прикасаться к протезу. Эта часть моего тела тебе никогда не принадлежала. Или ты все еще прикрываешься тем, что сдал меня на попечение в Америку?

Семнадцатилетний пацан, только что прошедший обряд Посвящения и получивший право называть себя Вороном. Буквально через пару дней жизнь забросила его на Юго-запад Северной Америки в небольшой городок, которому от силы было всего лет пятьдесят от первого заложенного здесь камня, до того, что они увидели по приезду. Дикий, дикий Запад, как пошутил Гоши, а Токуса на это только удивленно вскинул бровь: на его памяти этот здоровяк редко когда пытался шутить, или вообще в принципе говорил во время тренировок больше двух слов. Мадарао медленно шел рядом с ним и буквально принюхивался к окружающей среде. «Настоящий охотник», подумал тогда новоиспеченный Ворон, «Охотник, пусть даже воронов и считают падальщиками»
Гоши плелся где-то шагах в десяти позади них, прикрывая своим тогда уже немаленьким и мощным телом тыл, а Киредори и Шамбала разбрелись по разным сторонам и нагло заглядывали в окна первых этажей, выискивая добычу. В принципе, они знали куда идти и кого искать – наводки были достаточно точными, ведь шпионы Ватикана всегда работали идеально. Но надо же молодняку пофорсить и показать себя во всей своей новой воронской крутизне: детский сад, который пока еще ни разу не мазал руки в крови, ограничиваясь только грязью, вышел на первую охоту.
Вот он невысокий дом с мезонином и обколупавшейся от дождя и палящего Солнца краской. Токусе сделалось даже немного жутковато от такого мрачного строения на отшибе городка: он слышал много историй о домах с приведениями и тайниками, набитыми трупами бывших хозяев, а этот домишко как раз подходил под описание. Ворон даже слегка вздрогнул, когда на крыльцо вышел человек с ружьем и велел им убираться по добру, по здорову, направив дуло ружья прямо в лицо Тэвак. Ох и зря он это сделал. Длинная ритуальная игла с лентой на конце вошла в лоб Посредника почти по самое основание. Он так и умер с широко раскрытым ртом и скошенными кверху глазами. Глухой удар тела о деревянный пол послужил сигналом к атаке, и на улицу высыпала целая куча вооруженных до зубов людей. Только вот было их чуть больше, чем докладывали шпионы. Буквально человека на три больше. Токуса еще в пути приметил человека в черной форме и с крестом Святой Церкви на груди (им когда-то рассказывали про организацию Черный Орден, апостолов, наделенных силой от Бога и Божественном Кубе – оружии из ста девяти чистейших душ). Вот он и ответ – Акума. В этом городишке были не только посредники, но и любимые творения Графа Тысячелетия. «Плохо», Токуса стиснул зубы и добил очередного Посредника. Где-то сбоку доносились выстрелы – видимо, Акумы думали не долго и начали убивать всех без разбору, действуя в стиле «Авось убьем кого надо».
- Шама! – испуганный крик Кире и у Токусы почти остановилось сердце: Шамбала, в крови, без сознания, лежит в неестественной позе, прислоненная ударной волной к стене дома с мезонином.
- Шамбала! – в Вороне откуда-то появилась дополнительная сила, которая помогла ему раскидать вокруг себя Посредников и со всех ног побежать к девушке, за которую он отвечал не только головой, которую он обязан был защитить, но не смог.
- Шама! Шама! Что с тобой? Прошу, скажи мне хоть слово, - испуганный семнадцатилетний пацан, который тихо злился на свое командование за то, что они похвалили их за такие маленькие потери на первом задании.

- Я тебя ненавижу, - девушка, которую вряд ли кто-нибудь когда-нибудь теперь назовет по кодовому имени в организации, сидела на полу, прижимаясь к нему, и плакала навзрыд. Теперь она Смотритель Австралийского Подразделения Черного Ордена, Офелия Льюис, и только две точки на лбу скажут человеку знающему, что этот хрупкий ребенок не просто так получил свое место в Черном Ордене.
Теперь, когда прошло восемь долгих лет с того короткого дня, Токуса, пусть и с небольшой, но с высоты своего жизненного и боевого опыта знает, что им и правда повезло тогда потерять всего одного бойца. «Войны без крови не бывает, и не на что тут обижаться», подумал Третий, гладя девушку по волосам. В тот день Офелия остановилась в росте: она так и осталась восемнадцатилетней девчонкой, которую он оставил у Рени.
- Мне никогда не принадлежала ни одна из частей твоего тела: я никогда их у тебя не брал, - шепнул он ей на ухо и тут же почувствовал, как ткань темно-красной формы натянулась: Офи сжала его одежды между пальцами.
- И я никогда не принадлежал тебе, - сказал он уже громче, положив подбородок на ее макушку, - И не буду принадлежать, так как давно уже продался с потрохами другому человеку, - он посмотрел на оцепеневшую Рени и стиснул зубы, понимая, что ведут они с Офи себя не так, как следует себя вести просто бывшим боевым товарищам, встретившимся через столько лет.
- Ты сама понимаешь, что не дожила бы Ватикана, а я просто не имел права подставлять тебя под такой удар, - говорил он, гладя девушку по спине и не сводя глаз с Апстейн, - Ты не падала с шахматной доски, - вспомнил он старую любимую ассоциацию Офелии, - Просто кто-то случайно задел тебя и ты не удержалась, а Рени протянула тебе руку, помогая подняться. Она тогда пообещала мне, что сделает все, что в ее силах и сделала. И не о чем тут плакать.
«Только поэтому я не сорвался от осознания того, что пришлось оставить тебя там. А ты еще не поняла, что делал я это исключительно для того, чтобы тебя защитить…»

офф: все действия Токусы, прописанные ниже, согласованы с ним

- Мне никогда не принадлежала ни одна из частей твоего тела: я никогда их у тебя не брал, - шепот на ухо. Такой близкий и родной. Но Токуса сейчас говорит то, чего она боялась услышать больше всего: то, что было между ними когда-то, было ее собственной инициативой и его желанием забыться.

Кожа – гладкая, как лед и холодная, как источник родниковой воды. Слова – как ветерок, который можно различить только, затаив дыхание и заглушив стук сердца. Дыхание – сорванное, а потому такое громкое. Пульс – чаще, чем на тренировках, чаще, чем в момент, когда адреналин зашкаливает во время особенно опасного этапа полосы с препятствиями. Мрак – спасительный запрет, ведь то, что они тогда творили, было по строжайшим запретом. Абсолютная чистота тела и души – молитвы и строгость – удел всех будущих Воронов. Правила даны для того, чтобы их нарушали – непреложный закон. Два тела – одно целое, но ровно на секунду. На тот самый момент, когда сознание пронзает тонкая игла, когда мысли пропадают и остаются только пять обостренных чувств. Зрение. Она видит блеск его глаз, ведь они горят ярче любого пламени. Обоняние. Сладкий запах их кожи, от которого кружится голова. Осязание. Тонкая цепочка шрамов, полученных на тренировке – достойная плата за силу, которую они пили огромными глотками. Слух. Совсем рядом, буквально над ухом, можно слышать свое собственное имя. Вкус. Чуть солоноватый, немного сладкий. Нет. Приторный. А потом нельзя остаться вдвоем до самого рассвета. Они и так нарушили столько правил, что Инквизиция загнулась бы в ужасе.

- И я никогда не принадлежал тебе. И не буду принадлежать, так как давно уже продался с потрохами другому человеку, - вот он и сказал то, о чем так больно было думать. Офелия потом очень долго искала разнообразные пути в обход этих слов. Она боялась сказать их сама себе, но Токуса поставил в этом всем жирную точку, дал понять, что игры кончились восемь лет назад. Он изменился и очень сильно: девушка это видела и понимала, чувствовала. Однажды она побывала в Северно-Американском Управлении по каким-то своим мелким делам и видела, что в реанимации лежит бессознательная Тэвак, а все остальные в отдельной палате под капельницей. Офелия тогда ничего никому не сказала, даже Киредори не проведала. Причины на то были, но они сейчас не важны: Ворон поняла в тот день, что что бы тогда их не привело в дальние лаборатории обители Рени, они изменятся навсегда. А ее удел – стать кирпичом в той стене, которую выстроит Ватикан за спинами Воронов и экзорцистов. «Это трудно, это страшно. Лишь во сне летает каждый…», вспомнила она какие-то дурацкие строчки и только теперь ее словно осенило, а слова Токусы напомнили Офи, на кой черт она вообще осталась в живых.
- Ты не падала с шахматной доски. Просто кто-то случайно задел тебя и ты не удержалась, а Рени протянула тебе руку, помогая подняться. Она тогда пообещала мне, что сделает все, что в ее силах и сделала. И не о чем тут плакать.
«Ну конечно!», Офелия улыбнулась в грудь Токусе. Все это было не с проста с самого начала: смерть Эндрю, ее раны, Рени, Австралия. «Цербер Ватикана» - прозвище, полученное ею при вступлении на должность Смотрителя, и было ответом. Верный пес, который готов на все ради тех идеалов, которые ей втюхивали в течении тринадцати лет, заставляя срастаться с собственными мыслями. Гамбит – пожертвовать малым ради большего. Ей нужно было потерять ногу, лишиться изрядного куска психики и перетерпеть страшную боль, чтобы Ватикан получил еще одного «своего казачка» среди шайки Смотрителей, особо не горящих желанием преклонять колени перед Малколмом Си Рувелье.
Да как она посмела забыть для чего ее столько лет воспитывали и тренировали, давали крышу над головой, еду и одежду! Как она посмела растерять в этой круговерти все те идеи, которые толкали девушку столько лет. Пешка, которая пошла на повышение ради великой цели. Офелия Льюис стала конем на этой доске, но, по сути, осталась пешкой, просто стало чуть больше прав и обязанностей. Это не было подарком, это ее новое задание, на которое придется убить много времени, очень много – всю жизнь и даже то, что будет потом. Бесконечность.
Резкая боль в запястье и металлический нержавеющий голос Рени Апстейн только подтвердил ее мысли.
- Хватит, Офелия. Пора взрослеть. Эта роза ветров – не подарок от добренькой Рэни и, тем более, не награда – пока что ты ничего не заслужила, только показала, что что-то можешь. Пойми, тебя никто не жалел. Никогда. Мы с Рувелье дали тебе этот шанс, потому что ты этого заслуживала. И эта должность и знак на твоей груди – только начало. Дальше будет ещё труднее. Если ты не научишься держать себя в руках, смотрителя из тебя не получится. Пока что ты можешь отказаться от этой должности.
«Глупая дура. Раскатала здесь губу, вынудила ткнуть себя в свой же мусорный бак», Льюис смотрела пол и не смела поднимать глаза на наставницу: стало до безумия стыдно перед этой женщиной, которая дала ей пропуск в жизнь и перед Токусой, которого она с шальной головы так унизила на глазах другого человека.
- И кончайте тут уже полы вытирать – тут и без вас моют.
Офелия послушно кивнула и переползла на свое место на диване, «Пока не поздно, надо исправить все, что успела наломать» Смотрительница набрала в грудь побольше воздуха и постаралась как можно спокойнее, без дрожи в голосе, сказать:
- Прости меня, Рени. Я на какое-то мгновение потерялась и забыла, для чего была проделана такая огромная работа. Прости меня. Я тебе благодарна безгранично и обязана на всю оставшуюся жизнь. Просто, - она сбилась, - просто так накипело, что чувства не позволяли трезво мыслить, - Ворон посмотрела на парня, все еще сидящего на полу и смотрящего на нее, - Токуса… Ты же знаешь, какая я дура. Иногда сама себе поражаюсь. Прости меня, пожалуйста, за весь тот мусор, который я на тебя вывалила. Мне Киредори все рассказала: как ты мне раны перевязал, как не отходил в поезде, - по щекам снова текли слезы, но слезы облегчения – им можно, - как попросил у Рени позаботиться. Спасибо. Я не заслуживаю такой доброты от тебя, - девушка поникла, но тут же выпрямила спину. Роза Ветров с латинскими словами на ней блеснула в свете канделябров и камина.
- Нет, Рени. Я не остановлю то, что досталось мне от тебя. Я стану Смотрителем в полном смысле этих слов. И как бы мне не нравилось это идиотское прозвище, я буду настоящим Ватиканским Цербером.  В благодарность тебе, Токусе и Малкольму Рувелье. Обещаю, - склонила голову перед наставницей, и стало совсем-совсем легко. Пока она молчала, Токуса сел рядом с ней и осторожно коснулся пальцами ее ожога.
- Болит?
- Уже нет. А, если и болит, то я уже привыкла.

- И не буду принадлежать, так как давно уже продался с потрохами другому человеку…

Теперь, когда лишние и ненужные эмоции отступили, она начала переосмысливать все, сказанное Вороном пять минут назад, зубы неприятно свело. «Так. Так! Так!», Офелия почти шокировано посмотрела на бывшего («Черта с два бывшего!») любовника и выдала:
- Стоп! У тебя появилась подружка?! Кто она?! – здравствуй, прежнее дитя. Только дитя с осмысленным взглядом.

Отредактировано Офелия Льюис (11-06-2010 11:11:33)

- Прости меня, Рэни. Я на какое-то мгновение потерялась и забыла, для чего была проделана такая огромная работа. Прости меня. Я тебе благодарна безгранично и обязана на всю оставшуюся жизнь, - произнесла Офелия. Рэни даже не повернула головы, позволяя «воронятам» созерцать её гордое неаристократическое лицо практически в профиль. Когда Льюис была простым сотрудником НО, с ней было намного проще работать. Но, как говорится, взялся за гуж – не говори, что недюж. Рэни терпеть не могла быть для кого-то мамочкой, но, видимо, ей снова придется с кем-то нянчиться.
«Ничем ты мне не обязана. Каждый из нас – всего лишь деталь в чётко отлаженном механизме. Ты заняла место Эндрю, потому, что так было нужно, чтобы этот механизм продолжал работать. Поэтому единственное твое обязательство – быть его частью, пока не сломаешься…» - подумала смотрительница и прикрыла глаза. Тем временем, девочка успела извиниться перед Токусой – и как это он смог промолчать и не отпустить пару язвительных комментариев на этот счёт? – и продолжила свою пафосную тираду:
- Нет, Рэни. Я не остановлю то, что досталось мне от тебя. Я стану Смотрителем в полном смысле этих слов, - Рэни повернулась и посмотрела на Офелию так, как будто видит её впервые в жизни, но не перебила. - И как бы мне не нравилось это идиотское прозвище, я буду настоящим Ватиканским Цербером.  В благодарность тебе, Токусе и Малкольму Рувелье. Обещаю.
Дослушав, смотритель САУ тяжело вздохнула и взяла паузу, подбирая нужные слова. Она не хотела опускать Льюис ещё сильнее – девочка и так уже поняла, что эта сцена выглядела со стороны, мягко говоря, некомильфо, и, скорее всего, чувствовала себя круглой идиоткой. Но ведь на носу было собрание, а любой прокол там может иметь нежелательные последствия.
- Офи, если ты решила стать смотрителем из чувства благодарности, толку от тебя не будет. Ты должна думать только о том, что ты можешь сделать для того, чтобы твои люди побеждали в войне с Графом и не оглядываться ни на кого, - кажется, совсем недавно Рэни сама слышала подобные слова от Токусы. – И ещё, Офи… никогда не оправдывайся - оправданиями ничего не исправишь.   
«Всё, хватит с неё нравоучений…»
На душе у Рэни было тоскливо, противно и неуютно от всего происходящего, её не покидало неприятное чувство, будто бы она ненароком прошлась грязными солдатскими сапогами по чьему-то трансцендентному или подсмотрела в замочную скважину что-то личное. В дополнение к этому она ощущала себя третьей и очень лишней. А апофеозом всего стало понимание того, что оставшаяся в пролёте соперница, которая всегда под боком и с которой ещё работать и работать, не кто иной, как Офелия Льюис, которой смотритель всегда доверяла и даже симпатизировала. Любая другая женщина, скорее всего, решила бы, что это знак того, что отношение с предметом порочной страсти обеих не принесут ничего хорошего, но Рэни было всё равно. Хуже уже и быть ничего не могло.
Впрочем, нет, могло. Токуса сел рядом с Офи и, коснувшись пальцами ожога той, поинтересовался:
- Болит?
- Уже нет. А, если и болит, то я уже привыкла, - ответила девушка.
В памяти всплыли строки старой, давно забытой песни, которую они не раз пели с Баком у костра, когда выбирались на выходных в поход с другими работниками азиатки:
«Будет трудно - крепись,
Будет больно - не плачь,
Если ветер - не гнись,
Глаз в ладони не прячь,
Если слёзы - держись…»
Рэни так срослась с этими словами, которые, бывало, повторяла про себя вместо молитв, когда было трудно, что уже не могла быть слабой. Даже не имела право, просто не могла, забыв, каково это. А иногда так хотелось сбросить с себя весь этот груз ответственности и послать подальше тех, кто изо всех сил цеплялся за её силу, как будто она одна смогла бы вытащить их всех… «Забудь об этом, Рэни. Не трави себе душу. Будет только хуже…»
И верно, это «хуже» не заставило себя долго ждать. Кажется, до Офи дошло, что её, мягко говоря, отшили, и она, не постеснявшись Рэни, поинтересовалась у Токусы:
- У тебя появилась подружка?! Кто она?!
Рэни вздрогнула. Если бы она могла испепелять взглядом, сейчас на Офелии бы что-то загорелось.
«Твою мать, Льюис! Язык без костей! Ты и с Ли так разговаривать собираешься?! А что, Хевласка – женщина видная, грех не поинтересоваться!»
Эпштейн метнула гневный взгляд и в сторону Ворона.
«И ты хорош! Не мог сказать, что посвятил свою жизнь богу и деве Марии, Ватикану?! В конце концов, сказал бы, что ты – свой собственный!»
То ли Токуса уловил нервные импульсы Эпштейн, то ли его самого осенило, то ли помог ангел-хранитель, или что-то еще, во что они, Вороны, верят, но ответ нашелся быстро.
- Ты так рассуждаешь, словно забыла одну прописную истину – Дева Мария не всегда была Небесной Царицей. Когда-то она точно так же бродила по земле. Мое сердце принадлежит только ей и никому больше, - ответил Токуса, не сводя глаз с Офи.
Рэни не смогла сдержать улыбки. Всё-таки он молодец, хорошо держится. И всё это время держался, не то, что некоторые… а ещё смотритель, называется!
«А, и правда, ведь даже я, наверное, в рейтинге первая после Богоматери, но и это уже неплохо».
Как бы это ни было странно, именно сейчас, Рэни ощутила эту связь, которая, словно невидимая нить, соединила её с «третьим». И это ощущение – практически на физическом уровне – было очень сильным, несмотря на то, что он сейчас даже не смотрел на неё. Рэни видела, да и понимала, что Токуса чувствует себя неловко, поэтому сочла своим долгом помочь ему окончательно и бесповоротно перевести тему, однако, она слишком устала, чтобы думать над формулировками, тем более, после того наезда, Льюис уже ничего не страшно.
- Офи, не обижайся на меня, но я всё-таки тебе скажу одну вещь: следи за словами. Особенно на собрании. Кстати, что ты думаешь по поводу всей этой заварушки?

Шама купилась на его отговорку, пусть и неохотно и со скрипом поверив, но у Токусы от сердца отлегло, и он только улыбнулся девушке, которая уже смотрела на Рени взглядом, полным праведного трепета перед наставником. «Вот нашлась еще на ее голову дитятка, требующая к себе повышенного внимания», парень, оставаясь незамеченным для Офи и полностью открытым Рени, картинно закатил глаза и послал Апстейн благодарный взгляд, говорящий «Спасибо!» за то, что повела тему в русло далекое от недавней истерики Офи.
- Офи, не обижайся на меня, но я всё-таки тебе скажу одну вещь: следи за словами. Особенно на собрании. Кстати, что ты думаешь по поводу всей этой заварушки?
Ворон внимательно посмотрел на Офелию, которая даже не задумалась над своим ответом, начав отвечать достаточно четко и быстро, «Как на докладе перед комендантом, ей Богу…»
- … И только из-за того, что экзорцисты оказались неспособны выполнить свои простейшие функции, пришлось взорвать целое здание! Тем более, я глубоко сомневаюсь в том, что они помимо Акум погребли под руинами кого-нибудь из семейки Ноя. Уж слишком все просто.
«А вот это говорит уже не Смотритель Австралийского Подразделения, а Ворон», Токуса на секунду свел брови: тот, кто однажды побывал пешкой и осознал свое положение, будет смотреть на все происходящее совершенно иначе. Токуса сам придерживался примерно того же самого мнения обо всем, что произошло там: экзорцисты оказались недостаточно компетентны, чтобы выполнить свою работу, и, в итоге Смотритель Ли был вынужден пойти на крайние меры. «Будь там весь их отряд, разрушений можно было бы и избежать. Да даже будь там только Мадарао! Вдвоем мы бы выкинули этих демонов прочь!», в конце концов, Гакикай Мадарао мог охватить куда большую площадь, чем тоже самое заклинание Токусы. «Ладно, оставим пока», Третий экзорцист решил, что займется самоанализом после.
- Эмм.…Простите, что прерываю, но меня просили передать госпоже Смотрительнице из Австралийского Управления вот это, - Искатель протянул «госпоже Смотрительнице» тубус и поспешил ретироваться прочь, не устояв перед улыбкой Офелии. «Нетренированный человек», ухмыльнулся парень – кажется, к нему тоже возвращался прежний настрой. Офелия расселась по центру комнаты и у Токусы невольно пробежала ассоциация с тем, что они с Рени сидят в гостиной дома и наблюдают, как их подрастающая дочь играется с новым подарком отца, привезенным издалека. «Надо уходить отсюда, пока я не начал представлять, какие у нас будут с Рени дети», Ворон дернул бровью и поднялся с дивана.
- Искренне прошу прощения, но кое-кто из моего штата считает, что у него есть права посягать на мою интеллектуальную собственность…. Просто я еще собиралась, все-таки, пообщаться с Ли по деловым вопросам, само собой, после того, как уляжется вся эта нервотрепка.
- С вашего позволения, госпожа Апстейн, я на какое-то время удалюсь и немного перекушу, - он поднес палец к подбородку и изящно поклонился – прямо как Ворон из сказки о мальчике, которого похитила Королева снега и льда, - Госпожа Льюис достаточно компетентна, чтобы защитить вас при необходимости. Разрешите откланяться, - он еще раз поклонился и покинул гостиную. «В конце концов, почему бы и не познакомиться поближе с местным населением…»

-----> Столовая

- С вашего позволения, госпожа Апстейн, я на какое-то время удалюсь и немного перекушу. Госпожа Льюис достаточно компетентна, чтобы защитить вас при необходимости. Разрешите откланяться.
Только Токуса умел так переключаться – словно лампочки на гирлянде: повернул рычажок и горят синие цвета, еще раз повернул – желтые, еще и вот вся гирлянда сияет множеством огней. Само собой, такой выдержке, какая была выработана у Мадарао, у него не будет никогда, но, по крайней мере, этот Ворон обзавелся огромным набором масок, где самыми любимыми у него были маски тихой боли, надменной статуи и мастера придворных интриг, жестокого и беспощадного как к врагам, так и к тем, кто его окружает. Сама Офелия так не умела, а как Смотрительнице стоило бы научиться держать себя в руках. Самое важно в главах подразделений это не поддаваться общей панике и быть тем камнем, о который разбиваются преграды. Льюис пока этого не умела, но она обязательно всему научится. С годами.
- Будь любезен, попроси у них немного кофе, когда будешь возвращаться. День будет долгим.
Смотрительница из Австралии кивнула и махнула рукой, как бы говоря, что тоже не против чашки кофе, но Токуса, скорее всего, уже не видел ее и не слышал.
- Итак, Офи, о чём ты хотела поговорить с Комуи?
Девушка посмотрела на наставницу, а потом на чертежи, разложенные по полу.
- Да я все пытаюсь выловить его и обсудить проект одной вещицы, - она крутила карандаш между пальцами и рассматривала чертеж, размышляя, что тут еще не так и как эту проблему можно устранить.
- Проверь, Рени, в этом вопросе нету ничего интересного, да и тебе, думаю, осточертели разговоры о чем-то подобном: организм человека сродни механизму, так что, если я начну сейчас углубляться в подобные вопросы, то думаю у тебя выработается стойкое отвращение к работе, а нам это сейчас никак нельзя, - Офелия усмехнулась и поправила то место, в котором глаз все-таки нашел ошибку.

- Ли поступил правильно. Мёртвым победа не нужна, а пока ты жив, ты можешь продолжать сражаться. Он прокололся в другом: у него не было запасного плана на случай непредвиденных отходных маневров. И именно поэтому…

- Отступаем! Отступаем, отступаем! – это была первая тренировка, максимально приближенная к реальным боевым условиям, противниками стали их преподаватели и наставники, были сняты ограничения на нападение на старших по званию. Первыми на импровизированное поле боя вышла группа Мадарао – мол показать пример и задать тон. Только вот неопытные дети мало что смогли предпринять против опытных, прошедших ни один бой, наставников. Все они как следует получили, прежде чем Мадарао принял самое отвратительное решение в своей жизни – приказал отступать. Само собой, какое-то время спустя подобные приказы будут даваться ему легче, так как Ворон поймет ценность, если не жизни, то отдельной боевой единицы. Но первый раз всегда и всех пугает и внушает отвращение. По крайней мере, в подобных вопросах.

- Рени. Можно задать тебе вопрос? – Смотрительница свернула один чертеж и, убрав его в тубус, разложила перед собой второй, - Токуса. Он очень сильно изменился, - она внимательно изучала кончик своего карандаша, - Да и в тот раз, когда я приезжала к тебе в Управление, они все лежали под капельницей. Что с ними стало? – она посмотрела на женщину.
Левое бедро вдруг пронзило болью, и Офи поморщилась, «Ах ты ж…», девушка стиснула зубы и принялась как можно скорее стягивать сапог с протеза и закатывать штанину. Боль все нарастала и нарастала, Льюис просунула палец  между неплотно прилегающими друг к другу деталями, имитирующими кости, и, зацепив ногтем какой-то проводок, немного потянула его. Боль моментально ушла, и Офелия блаженно вытянула ногу, прикрыв глаза. «Такое ощущение, что что-то случилось…», ей ровно на секунду показалось, что где-то рядом происходит нечто нехорошее и ее тело предупреждает хозяйку, «Токуса…»

Отредактировано Офелия Льюис (19-06-2010 20:24:18)

Офелия терпеливо ждала ответа Рени и продолжала править испорченные чертежи: на втором «добавлений» оказалась порядком больше, чем на предыдущем. Рени явно собиралась с мыслями, прежде чем поведать ей о какой-то проделанной работе. Что это было? Тренировки? Анаболики? Какой-то новый сорт магии, который выдумали в очередной раз старейшины? «Или какие-то эксперименты?», закралась в голову отвратительная мысль. Льюис даже на секунду перестала рисовать и перекрашивать и посмотрела на кончик своего любимого карандаша – сточенный, немного тупой. Надо подточить.
- Вот только что ты отказалась говорить о своей работе, а теперь просишь меня рассказать о том, чем я занималась последние месяцы.
Было что-то странное за этой фразой. Настолько странное, что у Смотрительницы Австралийского Подразделения неприятно засосало под ложечкой: предположения оказались верными? Их пытались синхронизировать? Им изменили устройство мозга, обострив все чувства?
- Твои друзья стали частью эксперимента по созданию «апостолов». Не волнуйся, к синхронизации с Чистой Силой этот проект не имеет никакого отношения…
«Не синхронизировали?», Офелия подняла взгляд на свою наставницу и подумала, что вот сейчас ей точно так же страшно, как было страшно вставать с постели и делать первый шаг с новой, пусть и искусственной, ногой. Странный, природный животный страх перед неизвестностью. «Ты девочка не глупая», Смотрительница сжала в пальцах несчастный карандаш, который уже был готов запищать от боли, «Если нету Чистой Силы, то тогда…»
- Третьи экзорцисты не используют Чистую Силу в принципе. Они способны поглощать Акума, поскольку сами являются Акума наполовину…
«Люди. Акума», Офелия физически ощутила, как страх начал выползать наружу: по телу пробежала сначала волна холода, а потом кожа покрылась мурашками. Если карандаш затупился, значит, надо его подточить, немного улучшить, а, если карандаш сломается и будет непригоден, надо взять другой или самому сделать себе новый из переработанных остатков всех карандашей, которые сломались до этого.
Приказ, наверняка, отдал Папа или кто там, в Ватикане, дергает за ниточки? Затем их старейшины отобрали кого получше и посильней и выдали весь необходимый инвентарь человеку, который будет делать новые хорошие и крепкие карандаши из старых обломков. За плечами Смотрителя Апстейн была трагедия «темного наследия» - Офелия, как Смотрительница и бывший сотрудник Северно-Американского Управления, что-то знала об этом, но правда, само собой, до конца известна далеко не всем. Взяли ее ребят и смешали их с Акумами, с этими отвратительными слабохарактерными выродками, не способными пережить потери и продавшими свои души Графу Тысячелетия. Капитан Мадарао, малышка Тэвак, Гоши, ее дорогая Киредори… Токуса. К горлу подкатил тошнотворный спазм, и Офелия закрыла рот рукой, чуть согнувшись. «Токуса… Киредори», девушка задавила подкатившие к горлу слезы – нет, плакать сейчас не выход. А Рени… Льюис подняла резко покрасневшие глаза на Смотрительницу Северно-Американского Управления, которая естественно не покажет своих эмоций и останется твердокаменной машиной. Эта женщина была не только ее, в какой-то мере. начальством в Черном Ордене, но и в отряде Вороны. Сначала Саринз Апстейн, а потом и его дочурка – семейный бизнес.
Иногда у людей происходит что-то вроде «саттаринг», озарения и они могут на доли секунд увидеть истинные лица людей. Офелия сейчас увидела абсолютно серую кожу, пару капель крови на лице и улыбку от уха до уха. Увидела и задрожала. «Токуса, Киредори…»
- Токуса любит говорить, что войны без крови не бывает, - надломленный, болезненный голос, но тошнота отступила.

Офелии постепенно становилось все легче и легче: бол отступала, тошнотворное чувство улеглось, и девушка спокойно могла смотреть на Рени.
- А ещё Токуса говорил, что, поставив однажды перед собой цель вставать на ноги всякий раз, когда ты падаешь, нельзя поворачивать назад. И он прав – в противном случае все усилия, потраченные на то, чтобы подняться, пропадут даром.
Да, Токуса – самый яркий пример воина их эпохи: силен, не дурен собой, не глуп, с конструктивным диалогом могут быть некоторые проблемы, но тут все дело в характере и природе парня. Поднять на смех или унизить исключительно литературным языком это для Ворона дело абсолютно привычное.
Льюис скользнула взглядом по спине женщины и сделала еще парочку глубоких вдохов, окончательно приводя себя в чувства, наиболее приближенные к военной обстановке, и постаралась загнать мысли о том, что ребята стали полудемонами подальше. Пока что… До того момента, как она останется наедине сама с собой и своими излюбленными демонами.
- Может быть, расскажешь мне о нём? Пусть ему поикается в столовой, чтобы не забыл принести кофе.
Рени смотрела на нее с вызовом. Да, Офелия знает этот взгляд, «Думаешь, что я сейчас начну кричать, что ты ведьма? Нет, Апстейн, не дождешься такой милости от меня», Офи пожала плечами, сделав вид, что задумалась: благо играть у нее всегда получалось хорошо. «Не сорвусь я так больше, можешь не надеяться», может она и врала себе, но самолюбие и еще какое-то неуловимое чувство заставляли Смотрительницу думать и считать так, а не как-то иначе.
- Вот не поверишь, - сделала девушка такое лицо, словно собиралась выдать Рени огромный секрет, - Настолько редкостной скотины я в жизни не видела! Наставники выли, когда в дело вступал наш Колобок, - Фили выгнула бровь и слегка помотала головой, говоря «Ну ты должна меня понимать», - Все издевательства над слабыми и обездоленными, включая Шок…кхм…Говарда Линка, происходили с щелчка именно его пальцев. Но, -  девушка замолчала и посмотрела в сторону, слегка улыбнувшись, - когда дело доходило до службы в Соборе, молитв или чего-либо связанного с почитанием Девы Марии, он менялся буквально на глазах, преображался. Светился изнутри, если можно так сказать, - она снова посмотрела на Рени, - Чистое и светлое дитя, ангел. Наставники полагали, что это была игра, маска, но мы все – я, капитан, Киредори, остальные ребята – знали, что именно тот Токуса, который переступал порог Собора, и был самым настоящим. Надо было просто видеть его лицо во время молитв, - Льюис могла еще долго говорить о Токусе, но ее прервали легким покашливанием. «Кого там еще нелегкая принесла?», Смотрительница обернулась и увидела человека, от которого шарахалась добрая половина всего Научного Отдела американского Управления – Легори Пека. Нет, не любоваться этим мужчиной просто невозможно, но стоит завести с ним разговор и хочется, как минимум, переехать чем-нибудь железным ему по виску.
- Не помешал? Рени, мне надо поговорить с тобой, - в руках у Легори была довольно увесистая кипа бумаг, а под ногами генетика мельтешило какое-то странное создание, напоминавшее…да черт его знает, кого напоминавшего.
- Конечно, нет, - дежурно-соблазнительно улыбнулась Офелия. Улыбка эта разительно отличалась от той, с которой она думала о Токусе: в ней было больше похоти и превосходства. Весь наш мир театр.
- Вы нисколько нам не помешали, наоборот, я уже собиралась уходить, - если Пек стоит с таким выражением лица, то дело серьезное – этот урок Оф заучила еще, когда работала под началом Легори.
Девушка поднялась с пола, но тут же с задавленным вскриком рухнула на диван. Проклятая нога сегодня активно не желала ее слушаться и второй раз за последний час норовила высказать свое мнение по поводу сложившейся ситуации.
- Дьявол, Люций!

Глядя на то, с каким вдохновением Офелия рассказывает о своем боевом товарище, Рэни становилась всё мрачнее и мрачнее. Сомнений не оставалось: теперь они – соперницы. Однако Рэни уже было плевать на это – уступать она не привыкла. И какая разница, что стало причиной: странное, иррациональное притяжение к «ворону», дефицит тепла, уязвленное самолюбие женщины, которую окружающие таковой уже много лет и не считали, или всё это вместе взятое. В какой-то степени это было даже забавно, однако, если Рэни могла отодвинуть личное на второй план, то в случае, если Офелия узнает, что же за такая красивая и смелая ей дорогу перешла, о нормальной спокойной работе можно будет забыть. Она вообще сильно изменила свое мнение о Льюис после недавних событий, но у неё не было выбора – по статусу они равны, поэтому и вести себя придется с ней, как с равной.
Перебивать восторженную речь Льюис не хотелось, поэтому Рэни молча прошла через всю комнату, заложив руки за спину, на минуту сделала вид, что рассматривает узор на китайской вазе, вновь устроилась в полюбившемся ей кресле и окинула собеседницу оценивающим взглядом. «Интересно, как бы сложились их отношения, если бы тогда она вернулась с задания живой и здоровой?» - подумала смотрительница. – «Они так много знают друг о друге». Рэни почувствовала едва заметный укол ревности и зависти – ну не заслужила эта девчонка такого отношения со стороны Токусы, не заслужила всего того, что их связывает! «Впрочем, и я видела его таким, пусть мельком, пусть случайно…»
В тот момент, когда Рэни хотела спросить, по какому классификационному признаку в отряде Мадарао раздавались прозвища, в гостиной появилось новое действующее лицо, и смотрительница была не рада его появлению. «Легори… как всегда деловой, как всегда напыщенный… сейчас начнет грузить работой?»
- Не помешал? Рэни, мне надо поговорить с тобой, - деловито произнес учёный.
- Конечно, нет, - сразу же среагировала на появление мужика в комнате Офелия. - Вы нисколько нам не помешали, наоборот, я уже собиралась уходить.
Рэни удивленно уставилась на Офелию и нарочито мрачно произнесла:
- Кхм… кажется, ещё с утра Рэни была я.
«Будет она тут ещё за меня решать, хочу я говорить с Пеком или нет!»
Рэни очень захотелось послать Легори подальше – лесом, полем, а то и ко всем чертям. Меньше всего сейчас, после этой беготни в главке, дурацкой эвакуации, случая в лазарете, шоковой терапии в виде признания Токусы и истерики Льюис ей хотелось говорить с занудой-Пеком о работе. Тем более, что с таким видом он приносил в основном дурные вести. «Сейчас скажет, что Бак не дал ему допуск к информации, как пить дать, скажет!»
Но на этот раз интуиция подвела смотрительницу.
- Итак, Рэни, у меня для тебя не самые радостные известия, - выдал Пек, после того, как выяснил причину неполадок с протезом Льюис.
- Да я это уже по твоей постной физии поняла…
-  Это только мое личное мнение и каракули на бумаге и все требует медицинского заключения, но физическое состояние всех образцов ухудшается. Особенно стремительно дела становятся все хуже у образцов под номерами пять и два, суди сама.
Рэни взяла бумаги и молча углубилась в изучение. Она не разбиралась не только в механике, но и в статистике и математике, поэтому на первый взгляд все расчеты Пека показались ей верными. И всё равно в сознании билась навязчивая мысль, что всё это может быть ошибкой. «Конечно же, это ошибка! Иначе быть не может - мы же постарались учесть все возможные последствия эксперимента… Господи, разве я могу снова потерять того, кто мне дорог?!»
- Значит так, - сказала Рэни, резко сложив бумаги,  не беспокоясь о том, что они могут помяться,  и протянула их Пеку. – Сейчас, Легори, вы отправитесь в Североамериканское управление и поделитесь своими догадками с Кинси. Пусть подготовится к внеплановому обследованию испытуемых. Возможно, что нам придется перейти ко второму этапу эксперимента раньше, чем мы планировали… - Рэни услышала, как едва заметно дрогнул её голос, и прикусила губу. – Но я надеюсь, что вы ошиблись с прогнозом.
И всё равно, несмотря на все попытки сохранять трезвость ума и спокойствие, смотрительницу не покидал страх, непреодолимый и бескомпромиссный, который шел в одном комплекте с ознобом и головокружением. Не дожидаясь, пока Пек примет бумаги, Рэни резко поднялась, комната перед глазами качнулась, очертания людей и предметов стали расплывчатыми, и женщина рухнула в кресло без сознания - всё, что ей пришлось пережить за этот день не прошло бесследно.

-----> лазарет.
Офелия и Пек покидают тему как сопровождающие и пока выводятся из игры.

Отредактировано Renie Epstein (05-09-2010 22:11:51)

Персонаж: Гурди

Пока эти странные люди пытались привести в чувства свою знакомую, Гурди создавал видимость суеты и бурной деятельности. Видимо, люди не на шутку переволновались - им было не до него. Спрятавшись за креслом, Гурди дождался, пока они уйдут. В комнате несколько раз появлялись сотрудники Азиатского управления, от них пахло специями, которые он на дух не переносил. А Гурди хотел яблоко или, на худой конец, сливу. И вдруг - о чудо! - нос уловил желанный аромат. Правда, он смешался с некоторыми другими, чуть менее приятными запахами - запахом человека, копчёной колбасы и той странной жидкости, которой люди в белых халатах всегда протирали свои инструменты и скляночки. Но для Гурди этого было достаточно. Облизнувшись, он высунул нос из-за кресла.
В комнате появился странный человек - по запаху не местный. Он блаженно растянулся на диване и задремал. От него-то и пахло сливой!
Гурди осторожно выбрался из своего укрытия и подобрался вплотную к своей цели. Принюхавшись, он вскочил на диван, а затем - на грудь спящего, на секунду замер, потопотал лапами, пробежал по лежащему человеку вперёд-назад и, устроившись в изголовьи, принялся рассматривать чужака.

Отредактировано Мастер игры (21-10-2010 23:36:28)

Персонаж: Гурди
Внезапно странный человек, от которого пахло сливами, открыл глаза. Гурди невольно подался назад и чуть не свалился на пол. Но незнакомец так и остался лежать, глядя на него остановившимся взглядом. Понятно, он сам напуган и не причинит зла!
Гурди перепрыгнул через голову незнакомца прямиком ему на грудь, потоптался, сел, раскрыл пастишку и указал на неё пальчиком, мол, я тут всех крышую, так что давай, корми меня.

Отредактировано Мастер игры (23-10-2010 21:03:10)

Суман судорожно сглотнул: он и сам с удовольствием бы подвинулся, но Белая Горячка расселась у него на груди и подавала ему жуткие знаки "Я тебя съем". Он уже открыл было рот, чтобы объяснить ситуацию, но вовремя спохватился: ни в коем случае нельзя рассказывать про то, что у него глюки. Если кто-то выяснит, что он допился до мохнатых чудовищ и фиолетовых акума, его жизнь, и без того не райская, окончально превратится в ад: наверняка отправят на обследование, потом Комуи сообщат, Сокаро доложат... Сделают публичный выговор, отправят в Ватикан для опытов...
Нет, нет и нет. Надо действовать по-другому. Отвечать вообще ничего не надо - в конце концов, мог он спать и не слышать, как к нему обращаются? Конечно, мог! У всякого экзорциста есть право заснуть на диване... Суман зажмурился и громко захрапел. Очень убедительно, по его мнению.